Кавказ: «перезагрузка терроризма»

Историк Сергей Маркедонов, заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, в Москве известен как аналитик. Читатели «Вечерки» уже имели возможность познакомиться с его оценкой современного политического процесса в России. Особое внимание Маркедонов уделяет ситуации на Северном Кавказе — в 2005 году он написал книгу «Этнонациональный и конфессиональный фактор в общественно-политических процессах на Кавказе». В его докладе «Терроризм на Северном Кавказе» тоже есть немало интересного…

Кто стал главным оппонентом России?

Фото с сайта People First

Сегодня на Северном Кавказе, на мой взгляд, происходит, говоря компьютерным языком, — мы же компьютерное поколение, — перезагрузка терроризма как политической практики. Особенно трагические события 13 сентября 2005 года в Нальчике очень четко показали, что количество переходит в качество. Теперь главным оппонентом Российского государства будет не «защитник свободной Ичкерии», а участник кавказского исламистского террористического интернационала. В этом смысле российский Северный Кавказ ничего нового не изобретает.

Иногда поражает, когда псевдоэксперты видят в ситуации, сложившейся сейчас на Кавказе, какую-то уникальность. Ничего здесь нового нет. На самом деле смена вех террористической практики проходила в странах Ближнего Востока, Северной Африки в 80-е годы. В 60–80-е годы главным террористическим агентом, участником, актором в Северной Африке и на Ближнем Востоке был этнонационалист, человек светских взглядов, использующий обращение к исламу, к религии очень ситуативно. Ясир Арафат — яркий пример, и Организация освобождения Палестины, ФНО — Фронт национального освобождения Алжира и т.д. В 60–80-е годы именно этнонационалистический светский терроризм был основой на Ближнем Востоке и в Северной Африке.

В конце 80–90-х годов происходит перезагрузка терроризма, и главными являются не националисты, а исламские радикалы. Потому что национализм как идеология европейская, заимствованная, переживает свой кризис. И первую скрипку начинают играть не светские этнонационалистические группировки, а исламские группировки, такие как «Исламский джихад«, как «Братья-мусульмане», пресловутый «Хамаз» и т.п. Теперь Северный Кавказ с некоторым отставанием переживает то, что пережили страны Северной Африки и Ближнего Востока.

Исламизм, а не ислам!

Мы говорим об исламизме как о политической практике и разделяем ислам как религию и радикальный ислам как политическую идеологию, которая апеллирует к религии, базируется на каких-то религиозных догматах, но является политической идеологией, а не религией. Почему это происходит? Почему этнонационализм уступает место идеям лозунга чистоты ислама?

Во-первых, этнонационализм в кавказских условиях невозможен. Все республики полиэтничны. Реализация принципа этнической собственности на землю конфликтогенна, она приводит к таким явлениям, как этническая конфликтность в Дагестане, можно здесь вспоминать Карачаево-Черкесию, три масштабных этнических кризиса, конфликты 90-х годов. Начало 90-х — кризис в Кабардино-Балкарии и т. д. Во-вторых, борьба за превосходство своего этноса приводит к тому, что этноэлиты просто приватизируют власть от имени этноса и свой «дорогой» этнос превращают просто в пехоту. Которому находится место на площадях и митингах, но не находится места в коридорах власти. Коридоры власти все захвачены этноэлитами. Происходит процесс приватизации не только имущества, но и власти, а тому самому этносу, от имени которого выступали, остается роль митинговой пехоты.

Восток — дело тонкое…

Очень важный момент — это собственно закономерности развития ислама на Кавказе. Радикальный ислам — это ислам, который себя определяет как ислам молящийся, который противостоит исламу погребальному, ритуальному. Исламу, который ситуативно используется для дней рождения, для похорон и т. д. Здесь самое время несколько слов сказать о традиционном исламе и нетрадиционном исламе.

Эти понятия достаточно условны, потому что в XIX веке роль чистого ислама, роль обновленческого ислама играл мистический суфизм. Его проводником был имам Шамиль, создатель теократического образования имамат Дагестана и Чечни. Потому что на Кавказе ислам включил в себя очень много языческих обрядов и традиций. И в XIX веке мистический суфизм выступал за избавление ислама от этих напластований, от этого народного ислама. Потом сам он оказался включенным в исламскую систему Кавказа, оброс какими-то народными традициями, сам стал народным исламом.

Очень важно понимать, что далеко не все исламские обновленцы перешли линию, которая разделяет терроризм и борьбу с Россией от простого негодования по поводу коррупции. Среди исламских радикалов есть несколько направлений. Есть действительно головорезы, люди, которые пришли бороться с Россией, именно против нее, за ее выдавливание из региона, с такими людьми не может быть переговоров, им не может быть уступок, это безусловно. Но там также есть представители фрустрированной интеллигенции, люди социально маргинальные, они не имеют возможности развивать бизнес, участвовать в активной и открытой политической деятельности, которая всячески подавляется. Это тоже надо понимать. Если не будет отделена очень точечно эта публика от «работников ножа и топора», Россия может недосчитаться многих своих граждан.

Еще очень важный момент. Российская власть должна понять, что борьба с терроризмом — это не программа социально-психологической реабилитации. Строительством консервного завода с терроризмом бороться нельзя. Это борьба идей и идеологий. Для этого у российской власти эта идея или идеология должна быть, должны быть люди, которые готовы ее отстаивать, рисковать, бороться за нее. Это борьба тех, чья вера окажется крепче. И очень хорошо, если бы у России были люди, которые готовы свою правоту защищать.

Я — российский националист

Мое политическое кредо? Я — российский националист. Я нацию понимаю как политическое сообщество всех этнических, конфессиональных, политических групп, социальных групп, проживающих на территории России. Естественно, поскольку я защищаю интересы этой нации, я националист, но не ксенофоб. Потому что нация — это понятие, изначально связанное с демократическим словарем. Нация — это народ, не король, не личность, не президент, а весь народ. В этом смысле я российский националист. И мне абсолютно противен этнократизм, который есть в республиках, или какая-то конфессиональная вражда, также противен русский этнократизм, тем более что реализация русского этнократического проекта приведет к распаду страны. Как в свое время выход России из Советского Союза привел к распаду СССР, так и выход русского народа из российского пространства приведет к краху страны. Это надо четко понимать.

Я искренне считаю, что новая национальная политика должна строиться на новом языке, потому что до сих пор у нас эта проблематика на сталинском языке обсуждается. Отождествление этноса и нации — давно пора от этого отказаться. Если мы строим новое государство, пора придумать и новый язык для него. И новая идеология должна начинаться с нового языка. Потому что наша идеология сегодня — это чуть-чуть советского, чуть-чуть имперского, чуть-чуть постсоветского, и все это сдобрено авторитетом президента. Идеология — это принципиально новый язык, понимание того, что мы живем в новой стране. У нас новая идентичность, нам вместе создавать эту страну, вместе в ней жить и вытаскивать ее за уши из кризиса.