В чужом пиру похмелье

Если в стране есть «женский вопрос», она не может считаться цивилизованной

Наша встреча с этой женщиной состоялась еще до 8 Марта. Она разыскала меня по телефону после одной из публикаций и сказала, что надо поговорить. Беседа наша состоялась у нее дома, в одной из старых «хрущевок» около Центрального рынка, получилась она не очень веселой, и потому ее рассказ никак не соответствовал предпраздничному, или бесконечно праздничному, начиная с Нового года, всеобщему настроению. Но вот зимний этап праздничной страды, похоже, закончился, и можно пересказать и осмыслить…

Но сначала — само повествование.

— Нас в семье трое: я, мама и моя дочка. Маме восемьдесят четыре, она участник войны, и — дай Бог ей здоровья! — несколько последних месяцев кормит нас на свою пенсию — десять тысяч рублей.

Дочь недоучилась в школе менеджеров по своей глупости, хотя бабушка готова была отдавать за учебу последнее. Так уж вышло… Но девочка она у меня очень даже «вполне», и, узнав где-то о конкурсе в одной из новосибирских туристических компаний по набору сотрудников, она сначала прошла собеседование, несколько дней подождала, и ее взяли на работу кем-то типа секретаря-делопроизводителя — сейчас они все либо менеджеры, либо референты. Для начала ей «положили» 300 долларов, с условием, что если… то в скором времени 600. Нормально, мы не избалованы.

Несколько месяцев девчонка просто летала. Она пропадала на работе, думала и говорила о ней в субботу и воскресенье, притащила домой с работы старый компьютер и все свободное время проводила в Интернете, изучая конъюнктуру. Дело явно ей нравилось, и она отдавала ему всю свою душу.

Но, скажем прямо, дочь не из стыдливого десятка, парней у нее уже была куча, с сигаретами и алкоголем она на «ты», и, видимо, общая атмосфера компании, в которой она работала, подразумевала или располагала к «неформальному» общению.

Короче, положил на нее глаз и стал привязываться женатый начальник отдела. Она отбивалась, жаловалась мне, иногда плакала и говорила, что, мол, черт бы с ним, но слишком уж противный и мерзкий типчик, да еще с угрозами. Подумали мы, подумали и посоветовали идти к главному — сейчас они все, естественно, генеральные. Главный успокоил ее и сказал: работай, а если что… Видимо, разговор между ее начальниками состоялся, и неделю-другую тот, что приставал, был тише воды. Но вскоре он начал преследовать дочь по новой и уже зло угрожал: иначе, мол, тебе все равно не работать. Тем более, он входил в состав акционеров компании. Перед самым Новым годом она не выдержала и, умываясь слезами, ушла. Теперь снова ищет работу, но уже с оглядкой, какие-то выводы сделала о жизни, и веселости у нее поубавилось.

Ее лучшей подруге повезло не намного больше. Она окончила университет и работу по специальности в Новосибирске найти не могла. В одной из компаний ее взяли на работу с испытательным сроком, а через пару месяцев выставили за дверь, не заплатив ни копейки. Как позже она поняла, в новой фирмочке просто скопилось на первых порах много черновой организационной и технической работы. Ею попользовались, а потом выкинули. Но девчонка оказалась не робкого десятка и десять тысяч рублей она все-таки вырвала, но работы все равно не было.

Теперь о себе, «старой кляче». Я — экономист с техникумом. Пока растила одна дочь (муж, естественно, пьяница, и я едва отделалась от него), работала много лет в тресте. Пока он не лопнул. Точнее, его очень ловко «прихватизировали» новые люди. Те, что нами когда-то командовали, уже седовласые приходят на праздничные показушные мероприятия и со значительным видом сидят в президиуме, видимо, лишь догадываясь, какие дела делаются уже без их участия. И однажды я слышала, как бывший наш управляющий кому-то возмущенно говорил: «Оклад — сто тысяч! Это сколько же он всего получает реально?»

Портрет нашего нового руководителя красуется на районной Доске почета. Года два назад он купил себе титул одного из лучших предпринимателей России. Но мы, проработавшие в тресте по два десятка и более лет, знаем, что осталось от прежней структуры и что объемы нынешних подрядов смехотворны. Короче, едва мне исполнилось 50, очередное сокращение, и я осталась без работы. Чувствовало мое сердце, и не рада я была юбилейным подаркам и пустым речам.

Месяца три «отдыхала», делала вид перед знакомыми и подругами, что мне все нипочем. Жили на мамину пенсию. Потом я все-таки переборола себя и стала искать работу. Вот тут и столкнулась с действительностью так, что чуть лоб не расшибла о двери, — знаете, такие массивные, стеклянные… Пятьдесят — это пятьдесят. Десятки телефонных переговоров и личных встреч оканчивались ничем. Одни говорили прямо, что старухи им не нужны, другие были вежливее, но суть одна. По знакомству, через мою подругу меня приняли в относительно новое страховое агентство. Стеснительностью особой я никогда не отличалась, всякое приходилось терпеть в жизни, но три месяца почти бесплатной работы показали, что в страховом бизнесе уже все схвачено, и если новая компания внедряется на занятую территорию, то нужно быть готовой ко всему. Это меня никак не устраивало. Может быть, к сожалению, но я все-таки из породы людей, для которых есть грань между плохим и очень плохим.

Я снова ушла в никуда. Попробую, решила про себя, начать вообще с нуля. Раз все говорят о торговле, и супермаркеты растут, как грибы, чем я не специалист? Всю жизнь считала: на счетах, на арифмометре, на калькуляторе. Компьютер мало-мало освоила. На вновь создаваемую оптово-торговую базу меня хозяин взял по знакомству и даже, как показалось мне, с удовольствием: «Твой опыт — «зарука»! — пошутил он.

И вот я работаю уже третий месяц вообще без копейки. Раза два пробовала заговорить об оплате. «Подожди, вот оборот пойдет, сейчас денег свободных нет! Обязательно рассчитаюсь!»

Сердце мое ноет. Не исключено, что хозяин просто испытывает мое терпение. Не думаю, что он подл до того, что может «кинуть» меня. Постепенно во мне накапливается чувство, которое я бы назвала в прежние времена классовой ненавистью. Терплю. Трое живем на мамину пенсию ветерана Великой Отечественной войны. А если бы она случайно не попала девчонкой в тот самый стройбат или, точнее, саперные войска, куда ее загребли в 44-м якобы добровольно? Жизнь ее тоже складывалась трудно. Моего отца-инвалида она привезла с фронта. Он пил, как и многие, и если бы, как я сейчас понимаю, не мама, пропал бы еще раньше. Но она тянула меня, его, а сейчас тянет еще и внучку.

Когда я смотрю по телевизору выступления наших московских и местных руководителей, депутатов и кандидатов в депутаты, у меня возникает мысль: они, что, совсем не знают реальной жизни и говорят, говорят что-то все о ее улучшении? Я переключаю каналы и натыкаюсь на очередные танцы на льду, какие-то роскошные горки или увлекательные приключения «наших» в тропиках. Не говорю уж о многочасовых бдениях светских львиц в разных там «Домах», Куршавеле и прочем. У меня такое ощущение, что те, кто делает передачи и смотрит их, живут в разных государствах.

Они вместе с имиджмейкерами, звездами, депутатами (которые тоже стали как звезды), бравыми репортажами с заседаний кабинета министров (которые тоже неустанно проявляют заботу о людях и нацпроектах), роскошными сериалами из жизни богатых и преуспевающих и т. д. и т.п. живут в какой-то другой России, которая мучается, куда бы девать лишние деньги, и разрывается в дискуссиях о своем месте между Западом и Востоком.

Совершенно очевидно, что часть людей живет и у нас в Новосибирске очень даже неплохо. Они строят дома, покупают хорошие квартиры, набивают багажники машин у гипермаркетов дорогими продуктами и т. д.

Но есть все-таки гораздо более многочисленная доля людей, которым жизнь не в радость. Они молчат, они только-только оклемались от беспросветной нищеты 90-х, их не видно и не слышно, потому что никто их к экрану и близко не подпустит. О них пишут только в криминальной хронике, потому что это любопытно: сожгли дом, съели труп и т.п.

Они не нужны в этой жизни со своими обременительными заботами. То есть они необходимы, потому что работают, что-то производят, кого-то обслуживают, худо-бедно производят потомство, которое тоже будет производить и обслуживать. К тому же они составляют основную массу так называемого электората, некой, прости меня, Господи, толпы, которую надо в очередной предвыборный год одурачить, потому что нельзя же, ведь стыдно совсем без демократии перед белым светом! За что же боролись! Отец, например, Ксюши Собчак, сам демократ до мозга костей и дочку воспитавший демократкой. Или сейчас один за другим проворовывающиеся губернаторы и мэры…

Иногда, когда мне особенно тошно, я думаю: почему мы, три нормальные русские женщины, живем так тяжело, как в чужом похмелье, потому что гуляет кто-то другой, а у нас мучительно болит голова…

***

После встречи с этой женщиной, которая, конечно, не боец, и жить ей надо, и не хочет назваться публично по имени, включил привычно вечерние «Вести — сейчас». Русский православный собор обсуждал проблемы современной пропасти между бедными и богатыми. Церковь от общегуманистических проблем и проповедей приобщается к «мирскому». Слава Богу.

А еще подумал: какая же мы Европа? Азия-с! Ни в одной нормальной стране не стали бы терпеть такого надругательства над личностью, как в нынешней России. И если бы ходил в храм, то помолился бы о женской доле.

Нет такой статистики, которая измеряла бы отдельно не только показушные, глянцевые стороны существования современной женщины. Одна семья — не общая картина, конечно. Но так ли мало подобных?